6. Особенности японского эротического искусства. Эдо

Период Эдо (1600-1868) стал временем расцвета эротического искусства и литературы, не имеющего аналогов в любом другом обществе. Почти не было знаменитых художников и писателей, которые не внесли бы свою лепту в этой области. Можно упомянуть хотя бы следующих: Хисикава Моронобу (умер ок. 1695), Судзуки Харунобу (1718-1770), Кацусика Хокусай (1760-1849), и т.д. Несмотря на то, что правители сегуната спорадически предпринимали попытки подавления аморальных по их мнению произведений, эротика всевозможных жанров продолжала расцветать и достигла своего пика (постепенно превращаясь в гротеск и приобретая черты жесткого садомазохизма) в период Бакумацу (1853-1867).

Такие изменения не были случайными. Трансформация мироощущения японцев от эпохи Хэйан через Камакуру к Эдо прекрасно отражается на примере изменения понимания выражения укиё. Сначала это -«горестный мир», мир страданий в традиционно буддистском русле. Затем слог «уки» начал передаваться другим иероглифом, имеющим значение не печальный, горестный, а бегущий, быстротечный, или – неуловимо изменчивый, в русле дзен. Наконец, в эпоху Эдо это словечко вновь переосмыслилось и стало означать «современный, жизнерадостный, модный». «Быстротечный мир» стал обозначать мир театра и кварталов удовольствий. На гравюрах «укиё-э» (т.е. картины, э, изображающие укиё), которые, собственно, и познакомили Запад с Японией, предстают персонажи этого полусвета – актеры, куртизанки, гейши. Углубленно-утонченное мировоззрение аристократии Хэйана сменилось парадоксально-импульсивным решительным действием военного сословия Камакуры, которое, в свою очередь, постепенно вытесняло жизнелюбивое, плотское, прагматическое мышление нарождающейся буржуазии Эдо. Касты меняют друг друга, с ними меняется и взгляд на мир и понимание эротики. Однако новое не отменяет вовсе старое, а надстраивается над ним, вырастает взаимодействуя, резонируя и порой углубляясь отдельными гениями очень далеко, рождая истинные шедевры. Но в общем старое, не слушая ностальгию, уходит безвозвратно. В нашем случае, тем не менее, японцы всегда оставались японцами.

Надо сказать, что в целом отношение японцев к обнаженному телу на протяжении многих веков радикально отличалось от европейских или индийских концепций. Для нас привычно, что  при изображении обнаженного тела, являвшегося объектом эстетического и эротического восприятия, акцент ложится на вторичные половые признаки (женские груди, живот, бедра, очертания тела, или атлетическое сложение мужчины). В Японии же эстетический аспект подчеркивался главным образом посредством одежды, которая на протяжении многих веков оставалась одинаковой для обоих полов. Иногда разницу между мужчиной и женщиной нельзя было уловить, как можно заметить на многих гравюрах периода Эдо. Только в эротических рисунках (сюнга) половые различия явным образом акцентированы в гигантских и детально вырисованных гениталиях. Другие части тела (за исключением лица и ног) обычно были скрыты под роскошными платьями. Мы находим довольно мало примеров обнаженных тел в искусстве Хейан, пожалуй, только в таких эротических свитках, как "Какигаки-дзоси" или "Фукуро-дзоси", где мужчины и женщины изображены полностью обнаженными в сценах коитуса, хотя мужчины не снимают с головы шляпы эбоси. Вообще японские художники, будучи эстетами, любили покрывать все "неосновные" части тела сложным узором громоздких одежд. Глядя на их любовников,  невольно удивляешься, как те не заблудились в клубах разноцветных тканей.

Эстетика эротических одеяний или драпировок оставалась одной из неизменных парадигм сквозь века истории Японии, и даже сегодня она сохраняет всю силу традиции. В эротических гравюрах периода Эдо мы вновь видим главным образом одетых женщин во время полового акта, где у них открыты лишь ноги и половые органы. Вообще у японок, разумеется, никогда не  бывает  китайских  ножек "лотосов". На японских эротических гравюрах, ширмах или свитках любовники, как правило, изображаются босыми, если, конечно,  сюжетная  ситуация не требует их обуть в дорожные сандалии.

Если сравнивать японское эротическое искусство с китайским, то оно, в  целом, жестче и оформленнее. Оно к тому же грубее,  натуралистичнее,  телеснее. Эта телесность, конечно, не пластическая, как в  средиземноморском  язычестве или в тибетском тантризме. Она скорее физиологическая,  чтобы  не сказать патологическая. У неподготовленного европейского зрителя  добрая половина японских работ легко может вызвать чувство физического отвращения. Половые органы на них порой, явно преувеличенные в своих  размерах, бывают подробно выписаны со всеми их складками и сосудами.  Иногда  даже наглядно показано, как изливается, брызжет сперма (что не допустимо для Китая, ибо, с даосской точки зрения, сперма - сущностное вещество человека, ипостась ци не должна расходоваться впустую, ее лучше сохранять, копить в сосуде собственного тела).

Итак, в Японии само же по себе обнаженное тело не имеет особого значения, хотя иногда оно и появляется на гравюрах. До периода Мэйдзи обнаженное тело воспринималось, как нечто естественное, к тому же лишенное каких-либо эстетических или эротических ассоциаций (например, в публичных банях, на горячих источниках, во время хадака мацури или борьбы сумо). Так, женщины не придавали особого значения обнажению грудей. Во время экспедиции Перри в Японию в 1854 году, один из путешественников писал с отвращением, что когда они отправились в баню, "семнадцатилетние девушки, старухи, молодые женщины, старики сидели на корточках на каменном полу, не имея на себе даже крошечной тряпки, чтобы прикрыть наготу…" Гравюры периода Эдо отчетливо показывают, что мужчины в публичных банях обычно носили что-то наподобие фартука на животе, в то время как женщины были полностью обнажены.

Начиная с периода Эдо, японцы выработали свой особый подход к вопросам секса и эротики. Мужчины-японцы в основном равнодушны к женской наготе. Западные девушки могут возбуждать их своей экзотичностью, необычно большой грудью и бедрами. В то же самое время процветает бизнес, производящий "идолов" для поклонения подростками и молодыми мужчинами - айдору. Это фотографии полуодетых или полуобнаженных японок, где тело не играет некой ведущей, вообще самостоятельной роли.

Бернард Рудофски рассказывает о своем посещении пляжа на острове Сикоку в 1960-х годах. Семьи японцев с детьми проводили пикник на берегу моря. Хотя некоторые из молодых матерей, обнаженные до пояса, играли со своими детьми на мелководье, никто из них не пытался плавать. Единственным исключением была одинокая девушка-японка, которая желала продемонстрировать свое умение плавать. Женщинам понравился вид ее ярко-желтого купальника (мужчины не обращали никакого внимания на прекрасный пол), который гармонично сливался с цветом яркого заката. Выйдя из моря, девушка прошла по пляжу и "начала с трудом стягивать с тела свой модный, хотя несколько консервативного покроя, купальник. Покончив с этой задачей, она перебросила его через руку и спокойно пошла вдоль берега в чем мать родила, совершенно никого не стесняясь".

Такая позиция близка к китайской концепции обнаженного тела, хотя во многих аспектах все же имелись существенные различия. Марк Холбом заявляет, что "в китайском и японском искусстве отсутствует традиция обнаженной натуры. Если человеческая фигура и встречается в пейзажной картине Сун, то она не более чем случайный мазок кисти, имеющий такое же значение, как линия дерева или камня. Фигура является неотъемлемой частью пейзажа, а не доминирующей деталью переднего плана. Идеализация изображения человека отсутствует, так как его значимость сводится к уровню времени года или ландшафта, изображенного на картине." Хотя тут недооценивается факт другого понимания самой человеческой обнаженности, как в Китае, так и в Японии, общие традиции на лицо.

В то же самое время, японцы, в отличие от китайцев, обращали особое внимание на мужские и женские гениталии, вырисовывая их с чрезвычайной тщательностью, со всеми складками и сосудами и часто увеличивая их до сверхчеловеческих размеров. Похоже, для японцев это единственная эротическая область в человеческом теле, сохраняющая свою привлекательность по сей день, когда японский стриптиз должен закончиться непременным обнажением женских гениталий с последующим внимательным изучением их строения клиентами. Кстати, такая концентрация внимания на вульве в ущерб остальным прелестям женского тела привела к появлению на свет специфической японской цензуры, где половые органы и особенно лобковые волосы на картинах, фотографиях и в кино ретушируются и затемняются, либо закрываются специальной "мозаикой".

Реформы Мэйдзи 1868 года привели к радикальным переменам в Японии, сопровождаемым прозападной позицией ко многим аспектам повседневной жизни. Что касается морали, в общественную жизнь были введены пуританские стандарты. Весьма характерым и известным на Западе стал пример с запретом произведения "Кюсюдзин" (Старый муж) Симадзаки Тосон. Сцена, смутившая цензоров, изображала девушку, сидящую на коленях у мужчины и целующую его. В то время даже слово "поцелуй" (сэппун) считалось непристойным, и его упоминание было не менее неприличным, чем описание постельной сцены. Фактически, предубеждения японцев насчет поцелуев сохранились вплоть до периода оккупации. Это кажется особенно странным, учитывая тот факт, что деревянные гравюры периода Эдо часто изображали любовников в момент поцелуя взасос "по-французски".

В период Тайсе цензура запретила произведения Льва Толстого, Эмиля Золя, Гюстава Флобера, Ги де Мопассана, Арцыбашева, Альфреда де Мюссэ, Бокаччо, Мирабо, а также классическую китайскую эротику, вроде "Цзин Пинь Мэй" или "Чу пу туан". Запрещали не только эротические рассказы и романы, но и академические работы на тему исторических или медицинских аспектов секса. Все это продолжалось вплоть до начала 60-х, когда влияние сексуальной революции в мире начало затрагивать и Японию.

В это время в печати начали появляться фотографии обнаженных женщин, однако волосы на лобке подвергались строгому запрету. Японские видеофильмы для взрослых до сих пор являются загадкой для человека с Запада. Как можно наслаждаться фильмом, если в нем постоянно видно вмешательство цензуры? Вопрос о допустимости изображения лобковых волос был ключевым на протяжении 70-х и 80-х, когда прошло много громких судебных процессов на тему порнографии. Тогда имел место настоящий бум "бини-хон", исключительно японский феномен: изображение обнаженных девушек, но в прозрачном бикини.

Сложно представить себе, как культура, в которой даже в наше время выставляются напоказ громадные фаллосы во время некоторых фестивалей, или где ритуальная копуляция на сцене входит в состав фарса кегэн, может быть настолько жесткой в отношении подавления сексуальных вопросов в других сферах. Хотя Япония постепенно ослабляет хватку цензурных законов - например, уже допускается изображение лобковой растительности, но при условии, чтобы не было видно то, что скрывается под волосами - порнография европейского типа, без мозаики и ретуши, по-прежнему остается официально запрещенной.